Developed by Ext-Joom.com

Звуки моря (Яков Иванович Подрезов)

Подробности
Категория: Люди
Автор: С. Крухмалев, первый помощник капитана газотурбохода «Иоганн Махмасталь» Северного пароходства

— Яша, помнишь ту осень? — спросил плотник Григорий Чернышев матроса Якова Подрезова.

Яков Иванович окинул взглядом сидящих рядом товарищей. «Как они восприняли слова Чернышева?» — подумал он и не торопясь произнес:

— Помню, Гриша, помню. Дело-то простое было.

— Да, скромный ты человек,— тряхнул головой четвертый механик Николай Побежимов.— Признайся, Яша, опасно было?

— Что там опасного? — Яков Иванович вытянул вперед тяжелые руки, глянул на ладони — они не такое опрокидывали.

— Я говорю в смысле опасности,— настаивал Побежимов.

— Опасности? Где нет опасности? — Подрезов посмотрел на механика.

— Ты прав, Яша, прав,— поднял тот вверх руки и поднялся со стула. Яков Иванович в спину уходящему механику бросил улыбаясь:

— Приготовьте в следующий раз потяжелее кувалду, да поострее зубило, товарищ Побежимов... Николай Егорович.

— Ладно,— снисходительно ответил механик.

Смелый поступок матроса Подрезова экипаж оценил по достоинству. И только самому Якову Ивановичу он казался пустяковым.

...Случилось это в Белом море. Выбирали якорь. Туго шла якорь-цепь.

— Что-то тянем со дна моря,— доложил боцман на мостик.

— Осторожно, Петр Борисович, осторожно,— донесся С мостика голос капитана.

Оставалась одна смычка. Чувствовалось, якорь оторвался от дна моря. Почему же тяжело идет? Оказалось, лапы якоря были опутаны стальными тросами.

Брашпиль надсадно гудел. Надо установить причину. Осмотрели: не удастся убрать якорь в клюз, пока тросы не будут обрублены. Там, на другом конце, затонувшее судно, возможно в Отечественную войну.

Матросы переглянулись. Дело и впрямь опасное.

— Какой вопрос, — твердо сказал Яков Иванович Подрезов,— привязывайте меня!

Подрезов за бортом повис над бездной моря. В руках у него огромная кувалда и кузнечное зубило. Подрезов обвязал себя дополнительным концом, закрепился за якорь-цепь.

— Про-оо-шу-уу но-о-во-о-е зу- било-о! — откуда-то с самого низа ветер донес до нас голос Подрезова. Через каждые пять-десять минут за борт опускали остро заточенное зубило.

Над морем — тяжелые громады туч. Усиливался ветер. Волна дотягивалась до фальшборта, и, как большекрылая птица, перемахивала его. Судно кренило. Обстановка усложнялась. К тому же радист сообщил: «Ожидается штормовой ветер».

— Малость осталось! Малость! — крикнул Подрезов. Матрос поднял кувалду и, кажется, не успел еще ею ударить, как якорь, и щетинистые концы тросов, и опоясанная концами небольшая фигурка Подрезова растаяли в белом гребне волны.

—Вира! — крикнул боцман.

И Подрезов в мгновение оказался у фальшборта. Без шапки, мокрый с ног до головы. Обхватив конец, на котором его держали матросы, Яков Иванович качался под козырьком фальшборта, покачивался и якорь, освобожденный от пут стальных тросов.

— Молодец, Яков Иванович,— похвалил его капитан. Подрезов поднял голову.

— Простое дело, товарищ капитан.

Небольшого роста человек, окруженный товарищами, шел по главной палубе. Глаза, легкая походка выдавали радостное настроение Подрезова: выполнил важное задание.

— Помоги, Гриша, стащить робу,— была единственная просьба Якова Ивановича.

Матроса Подрезова моряки ласково называют по имени — Яша. Да, только так его величают в экипаже. По годам ли? Пятый десяток пошел Подрезову. А зовут его так за доброту, трудолюбие, готовность в любую минуту прийти на помощь товарищу.

Случай исключительный. Но работа матроса складывается из повседневного и неприметного труда: покраска корпуса, швартовки, вахта, множество больших и малых дел. Присмотритесь к Подрезову: самым тщательным образом счищает он ржавчину с металла, не сколько раз проходит стальной щеткой по нужному месту, протирает ветошью, чтобы наверняка пришлась краска к металлу. Кисть макает не очень сильно, наносит тонкий слой краски, втирает ее в каждую поринку фальшборта. Красит всегда только кистью.

— Валик,— говорит Яков Иванович,— не признаю: велики потери краски.

Красиво работает Подрезов и на швартовках. Третий помощник капитана часто шутит:

— Яша, скоро концов-то не останется: все сгорят в твоих руках.

— Давай, ребята, давай,— отзовется Подрезов.

...В каюту капитана постучали. Робко и неуверенно.

— Пожалуйста, Яков Иванович, — сказал капитан Северов, увидев Подрезова. Капитан усадил матроса. Яков Иванович потирал тяжелые ладони, опустив глаза.

— Хочу попросить вас, Юрий Павлович, перевести меня на камбуз. Радикулит одолел. Суставы разболелись.

Признаться, просьба о переводе была неожиданной: никогда Подрезов не жаловался на здоровье. А тут? Значит, серьезное дело.

— Пекарем согласны?

— Самую маленькую должность. Мне эта подходит.

Болезнь Подрезова — отзвук прошлого.

Яков Иванович пришел на торговый флот в 1952-м. Плавал на судах Мурманского пароходства. Ласково вспоминает свой первый теплоход «Воровский».

— Весь наш род в моряках ходил,— говорит Подрезов.— Дед, отец, два брата — Валентин и Гавриил — боцманами плавают и сейчас. На пенсию вышла тетка Анастасия Григорьевна. Всю жизнь она работала на судах торгового флота буфетчицей... Понимаете, вот сейчас бы уйти мне, — Подрезов коснулся рукой поясницы, — не могу оставить море...

...Яков Иванович встал рано. Подошел к иллюминатору — черным-черно за бортом. Прислушался: море нежно плескалось о борт. «Как же все-таки здорово!» — Подрезов взмахнул руками, чтобы начать упражнение утренней гимнастики. Только она и спасала его от недуга.

Камбуз — новое место, где отныне он будет трудиться. Взял швабру. Перво-наперво решил помыть палубу, отдраить ее до блеска. Подрезов знает, как это делать. Потом успеть начистить картошки, привести в порядок посуду. Подрезов все сделал до прихода повара. На высшем уровне. Повар приятно улыбнулся:

— Яша... Когда успел?

Повар больше не удивлялся, хотя каждый раз до его прихода на камбузе все было великолепно сделано.

Я часто видел, как хлопочет Подрезов. Вот он залез в хлебопечку. Вытащил оттуда формы и ахнул:

— Боже! Сколько лет тут не касалась рука человека?

Повар смутился, промолчал. Этот укор и ему: старший по камбузу. Справился Подрезов и с этой работой, и со множеством других больших и малых камбузных дел.

Обязанности пекаря по уставу невелики. В нем записано: «Пекарь непосредственно подчиняется старшему повару. В обязанности пекаря входит выпечка хлеба и работа на камбузе под руководством повара». Все.

Можно исполнять положенное от и до. А там и трава не расти.

Но можно и в малом деле быть творцом, работать творчески, с огоньком. Сколько бывает радости у Подрезова, когда он, вынимая с румяными корочками хлеб, несет первую буханку в столовую, где ужинают моряки, дает им отведать. Отвечает на их похвалы: «Завтра лучше выйдет!» Работа у Подрезова спорится. Во всем он рационален, ревностно бережет народное добро. Человек, который знает цену жизни. И заметив однажды, как кто-то из команды надкусил добрый ломоть хлеба и выбросил его, гневно говорил об этом на профсоюзном собрании.

Камбуз не очень пришелся Подрезову: переменился человек, потускнели, как в ненастье небо, его глаза. Мы сочувствовали ему, понимали, что непривычное это для него дело, но вслух мысли не выражали: Яков Иванович не любит жалость — «бескрылую птицу».

Швартовались. Смотрю: на баке он, Подрезов, «снует» концы, выбрасывает за борт кранец. Метает выброску. И все это делает ловко, увлеченно, я бы сказал — страстно! «Что, не оставил ли камбуз?» — подумал я. С тех пор Подрезов не пропускает ни одной швартовки.

— Буду совмещать: не сутками же пеку хлеб. А без палубы не могу, не в моем характере.— Подрезов задумался, добавил: — Пока поберегусь от сырости, отойду малость,— и опять за свое родное дело!

Пригласил как-то меня Подрезов к себе домой. Собралась его семья. Сидим. Беседуем. Вдруг Яков Иванович вскочил со стула:

— Хоть капельку тепла в сердце другого надо оставить своей жизнью,— сказал он,— трудом, душевностью, заботой. А на что тогда моя жизнь! Я так и воспитываю дочь. Люби, говорю, Леночка, подружек. Купил тебе папа шоколадку — поделись с Танечкой — это ее лучшая товарка,— обязательно ей — побольше, себе — поменьше. Для друга надо жить. Тогда радость и тебя не обойдет.

Лена стояла смущенная. Не знала, видно, что сказать отцу. И только кивнула, опустила глаза: «Я так и делаю, папулька».

Соглашалась с ним и жена, Нина.

Простая семья. Дружная, добрая, отзывчивая. А понимание жизни у них — самое высокое.

Яков Иванович любит, к делу, конечно, произносить поговорку:

«У каждой пташки свои замашки». Произносит он ее чаще тогда, когда отшучивается от дружественных похвал моряков за труд, добросовестность, сердечность. Добрые у Подрезова замашки!

— Не спалось сегодня... Не мог,— говорит Яков Иванович.— В суете не успел помыть посуду...

— В другое время сделали бы...

— Нет, я как та ранняя птичка, что носок прочищает... Ведь чем хорошо ранним утром? Встанешь в четыре, тихо, спокойно. Никто не мешает, покачивает тебя легонько море, как будто одного во всем свете —Яков Иванович сунул руки в ведро и извлек оттуда тряпку. Ловко выжал и начал утренний труд.

А за иллюминатором шумело море. Тихая и нежная музыка его наполняла камбуз.

Яндекс.Метрика